Леший радовался, как дитя, и все приговаривал: «Вот и хорошо! Вот и молодец! Господь тебя не оставит». Периодически Леший вытаскивал мое заблудшее тело из камышовых зарослей и, очистив лицо от тины, крестил на все лады, после чего я опять погружался в пучину реки.
Егор сидел на берегу и тактично ждал, когда обряд крещения закончится. Потом я собирался идти в клуб и излить душу непосредственно Тане, но ноги отказали, да и друзья не помогли. Потом помню прищуренный глаз Лешего, отражающий фары встречных машин, и его идиотский вопрос: «Денис! Тебе что, плохо?», не дававший мне спокойно уснуть на заднем сиденье такси. Я зло мычал в ответ как Герасим, лишившийся Му-му, а Коромыслин переводил звуки му в слова: «Оставь его в покое, не видишь разве - ему хорошо».
Всю ночь я боролся со штормом, норовившим выбросить меня из постели. Когда накатывал девятый вал тошноты, я вставал, пил воду и уничтожал сигареты, как всплывший на поверхность подводник. Такой волны чувств, прорвавшей плотину спокойствия и рассудительности, я от себя не ожидал. «Неужели это дерьмо и есть любовь?! Не может быть! – думал я, тщетно пытаясь заснуть. – Что же делать? Как дальше жить?».
Понедельник не внес ясности в этот вопрос. Кое-как отокеяв десять часов в кегельбане, я заправился на всякий случай шаурмой с бананами и поехал к Тане.
Такой важный пункт контракта, как транспортировка рабочей силы на место проведения ремонтных работ, в связи с форс-мажорными корейцами не соблюдался, но выставлять счет за понесенные убытки я не спешил. «Будет классная отмазка, если все-таки решу слинять», - думал я, ковыряя ключом замочную скважину. Безо всяких усилий с моей стороны дверь открылась и я увидел Таню. Поправив воротник японского халата, Таня ласково улыбнулась и произнесла целую приветственную речь:
- Ой! Дениска!.. Наконец-то! Я уже думала, ты не приедешь. Чего ты так поздно? На работе задержался?!
- Добрый вечер… - неожиданно попав в цейтнот эмоций и не имея времени для выбора тактики, я ляпнул первое, что взбрело в голову.
Я собирался побыстрее закончить ремонт и стойко перенести искушение красотой, наивно полагая, что наши отношения станут сухими и жесткими, как верблюжья колючка, и не будут выходить за пределы чисто дружеских. А тут такая засада, поневоле застопоришься. Кроме того, при виде выпуклостей японского халата на меня по-прежнему сверху и снизу нападал столбняк (Егор Коромыслин трактует это состояние как сухостой).
- Ну, заходи, не стой на пороге, - Таня еще ласковее улыбнулась и, резко вильнув попкой, скрылась на кухне.
Пока я забивал холодильник недельным запасом бананов и мучительно искал тему для разговора, любуясь стройными загорелыми ножками хозяйки и глотая слюну, Таня проверяла новое супермоющее средство на грязной посуде.
Услышав хлопок двери холодильника, Таня повернулась ко мне и одарила третьей за вечер улыбкой:
- Ну, как сходил в баню?
Странно… До этого Таня никогда не интересовалась подробностями моей личной жизни. Когда возникала неловкая пауза и молчание сильно затягивалось, Таня обычно выезжала из сложной ситуации на гаишниках, а я – на качестве работ. Но: «В науке нет широких столбовых дорог, и только тот достигнет ее сияющих вершин, кто готов долго карабкаться узкими извилистыми тропами», - как мудро подметил преподаватель геодезии, возвращая мне пустую зачетку. Осторожно нащупывая новую тропинку в диком лесу Таниных интересов, я ответил:
- Нормально сходил.
- Весело было?
- Даже слишком… Оттянулся по полной программе. Пиво, водка, потом в реке купался - все как у людей.
- Вот и хорошо, - такое времяпрепровождение было близким и понятным Тане.
- Хорошо. Только голова до сих пор болит.
- Пройдет. Поешь, попьешь чаю - все как рукой снимет. Я уху приготовила, будешь?
- Из лосося? - я вспомнил мороженую рыбину, занимавшую отдельный номер в морозилке с тех пор, как я тут поселился.
- Да… а как ты догадался? По запаху?! – искренне удивилась Таня.
- По запаху!.. по лунному календарю! – съязвил я.
- А что я еще приготовила, угадаешь? – Таня, по-своему поняв шутку, подошла к столу и поправила крышку кастрюли.
«Вот дернул меня черт шутить! - я посмотрел в окно на молодую луну, больше похожую на наглую улыбку Чеширского кота. - Нет, луна тут не поможет, попробуем подойти к этому вопросу с научной точки зрения… Что может приготовить к ухе Таня? Все что угодно: вермишель, вареники, курицу, салат какой-нибудь из зелени…». Я задумчиво помассировал лоб и посмотрел на стол. Рядом с таинственной кастрюлей стояла бутылка подсолнечного масла. «Салат… попробуем - салат!» Я подошел к Тане и взял ее за руку. Она не сопротивлялась.
- Расположение звезд на небе и вот эта линия, - я провел влажным от пота пальцем по вене от ладони до локтевого сгиба, - говорят мне о том, что ты приготовила салат.
- Почти… это винегрет, - Таня задумчиво погладила вену и внимательно посмотрела мне в глаза. - Как ты это делаешь?!
И тут меня понесло. Ослепленный неожиданной вспышкой интереса к моим уникальным способностям, я вывалил все, что знал об астрономии, астрологии, хиромантии, оккультизме и их непосредственном влиянии на судьбу человека, его характер и поступки. Но знаний, некогда почерпнутых мною из философского словаря, оказалось недостаточно. Пытаясь определить знак зодиака, под которым родилась Таня, я спутал тельца с быком.
- Такого знака нет, - Таня отрицательно покачала головой.
- Это по китайскому календарю, - попробовал я исправить ошибку.
- Не подлизывайся. Знаю я эти штучки. Я на три года старше.
- Если бы не Надя, то я тебе больше 22 –х никогда бы не дал.
- Ты хочешь сказать, что я похожа на змею?!
- Я хочу сказать, что это комплимент, - ответил я, хотя предположение насчет змеи мне показалось не лишенным смысла.
- Я родилась в год собаки, разве не видно?! Ты-то сам кто по гороскопу?
- Баран, - мне хотелось поскорее завязать с этой темой.
- Овца, - уточнила Таня, наливая уху. - Я так и думала. Садись, ешь. Пиво будешь?
- С ухой? - на этот раз удивился я.
- Ну да!
- А что уху можно есть с пивом?!
- Конечно! Даже нужно! Самый смак.
- Никогда не пробовал…
- Так попробуй!
Я занял привычное место в углу и занялся ухой. Таня села рядом на табуретку и подперев ладонями лицо спросила:
- Ну как, вкусно?!
- Обалдеть!..
- То-то же! Я тебе х…ню не посоветую.
Даже такие редкие для высшего света слова, Таня произносила легко и небрежно, как названия французских блюд. Однако я никак не мог к этому привыкнуть и едва заметно скривился.
- Что случилось? - Таня опустила левую руку на стол и вопросительно выгнула спину.
- Косточка попала.
- Ты осторожнее, а то еще подавишься и плакал мой ремонт.
- Я уж постараюсь.
- Постарайся.
- Дай только с корейцами разобраться.
- Что, и тебя достали?!
- Не то слово! Один окей чего стоит.
- Не говори. Маленькие, а на дурняк жрут за троих, повара уже вешаются. Да еще рыгают за столом. Вчера еще этот Чонг!..
- А что Чонг? Он, вроде, вчера не работал.
- Это он, может, днем не работал, зато потом полночи мне покоя не давал. То то ему, то это. Каролинку замучил разговорами.
- Официантку?
- Нет, – Таня усмехнулась и опустила на стол вторую руку.
- А! Ну, понял… Так что ж он от нее хотел?
- Да все того же.
- Это понятно. Чего он ей по ушам-то ездил.
- Не знаю, может, по дому соскучился. Ты ешь, не отвлекайся.
После этого я молча ел уху с пивом, а Таня тщательно перебирала кости корейцам. Дети Востока оказались единственной темой разговора близкой и понятной нам обоим, если не считать астрологию и проституцию.
Пресытившись ухой, пивом и корейцами, я решил сесть на любимый каток и как следует проехаться по накатанной дороге ремонта:
- Ну как тебе мойка?
- Класс!!! Давно о такой мечтала!
- Подожди, еще не то будет!
- Так жду ж! Извелась уже вся. Хочется поскорее!!!
Эти слова Таня произнесла так страстно, что у меня закружилась голова и я, решив, что уже пора переходить к горячему, затащил Таню в ванную: поговорить о полках и ненароком потереться о ее гладкое загорелое тело. Но Таня очень умело маневрировала на небольшом участке пола, не занятом сантехникой, и до прямых контактов дело почти не доходило. В моих затуманенных страстью глазах Таня видела лишь искренний интерес к устройству унитаза (чтобы придать разговору деловой тон и хоть как-то занять руки, я время от времени нажимал на хромированную кнопку слива), открыто приставать я так и не решился.
По ходу дела выяснилось, что Таня хочет иметь в ванной не то чтобы полочки, а, скорее, шкафчики, причем много: под ванной, под умывальником, за унитазом, возле зашитого стояка.
- М-м-да… - сказал я, немного остыв. - Фантазия у тебя в этой области работает хорошо. Тут есть, о чем подумать.
- Подумай конечно! - подбодрила меня Таня, возвращаясь на кухню. - Тебе кофе сделать, чтоб лучше думалось?
- Сделай, - я облокотился на край ванны и закрыл глаза, пытаясь выбросить из головы особенности покроя японского халата с его неожиданными откровениями и всунуть на освободившееся место мебель.
- Сгущенку ложить?
- Мне?
- Ну а кому ж еще, я себе и так положу и спрашивать не буду.
- Нет мне не надо, я люблю кофе в чистом виде – с сахаром. Вот если к тебе Егор придет, то ему ложи сгущенку, сколько не жалко, он это дело любит.
- Какой Егор? Я никакого Егора не знаю.
- Зато я знаю. Есть такой мыслитель. Кстати, очень большой специалист по этой части. Сейчас бы он очень мне помог, - я еще раз окинул взглядом ванную, спустил воду и вышел на кухню. - Однажды я тоже так застрял на два месяца в однокомнатной квартире на площади Котовского…
- В ванной ничего не получалось? – предположила Таня.
- Не скажи! В ванной как раз получалось очень хорошо и если б не Егор…
На этот раз меня перебила телефонная трель и Таня, оставив ложку тонуть в сгущенном молоке, а меня - в воспоминаниях, убежала в зал.
«Как все было хорошо, пока не звонил телефон! Сейчас опять куда-нибудь сорвется», - подумал я, включая приемник погромче, но на этот раз ошибся. Таня вернулась на кухню заметно погрустневшая и молча достала из холодильника початую бутылку коньяка, затем так же молча вытащила пузатые рюмки и плеснула по полной.
- Что случилось? – я отхлебнул кофе и посмотрел сначала на коньяк, потом на Таню.
- Светка звонила.
- Что за Светка?
- Кума-с-сука!!! - Таня нервно закурила. – Выпьешь со мной?!
- Давай…
Мы молча выпили. Это был не коньяк. Во всяком случае, не тот коньяк, каким меня отпаивал Егор после двух месяцев затворничества в однокомнатной квартире на площади Котовского. Скорее всего, подкрашенный самогон. Но Таню это не смутило и она тут же налила по второй:
- Чтоб он с-сука сдох!!!
Осушив рюмку после столь странного тоста, Таня так трахнула ей по столу, что у меня потемнело в глазах.
- От, козлы! Еще и свет отключили!.. – Таня глубоко затянулась и вытянула зажигалку из проступившего на столе оранжевого пятна. - Ты пока наливай, а я схожу за свечкой.
От такой крейсерской скорости у меня опять зашумело в голове, перед глазами замелькали пейзажи парка культуры и заросший камышом берег реки. Я поднялся, расставив ноги пошире, как на корабле во время качки, и нащупал бутылку. Наливать в темноте мне еще не приходилось и я крепко задумался над таким, казалось бы, несложным вопросом: «как это делают слепые? Ведь пьют же они как-то, не может быть, чтоб не пили!..». Тут мне на помощь пришла маячившая в форточке луна. Я капал понемногу в рюмку и внимательно смотрел через толстое стекло на бледную корку луны, пытаясь определить уровень эрзацконьяка.
Таня вернулась со свечой, вставленной в массивный, с завитушками подсвечник, имитирующий амурную сцену.
- Что, еще не налил?! – удивилась она.
- Да вот луна сегодня какая-то ущербная, ты еще зажигалку забрала.
- Так надо было холодильник открыть, там же лампочка есть.
Возразить было нечего. Действительно, как это я сам не додумался?! С появлением свечи дело пошло быстрее. Таня сменила подсвечник на рюмку и остановила взгляд на пламени свечи:
- Мне тогда как раз убитая собака приснилась. У нас раньше собака жила - пудель, все линолеум грызла, так она под машину попала, все кишки повылазили, три дня мучилась. Сил не было смотреть. Я Юрке говорю, убей, чтоб не мучилась, а ему жалко. Не могу, говорит. Потом отнес ее все-таки к мусорнику и кума позвал. Тот и пристрелил… Вот и не верь после этого в сны.
Я молча боролся с самогонной отрыжкой и делал вид, что все понимаю.
- Давай… - Таня подняла рюмку и посмотрела на меня.
- За собаку?!
- Дурак!.. За Юрку, царствие ему небесное.
После этого Таня познакомила меня с покойным мужем, память о честности и доброте которого не умрет в веках. Всю сознательную жизнь Крюков занимался бизнесом и до смерти был влюблен в свое дело. Три года он торговал металлом и пока железо было горячо, успел наковать машину, дачу, два отпуска в Анталии и затеял в квартире ремонт. Лучшего мужа не придумаешь. Когда куму, крестившему Надю, светило несколько лет заключения за нездоровый интерес к цветным металлам вообще и медоносному кабелю в частности, человеколюбивый Крюков отдал совсем не лишние в домашнем хозяйстве две тысячи зеленых и лично ездил в милицию, чтобы замять дело. Но кум остался при своем мнении о роли Крюкова в этой истории, которое и выразил с помощью ружья. Это случилось год назад. Сегодня кума взяли с поличным в сигаретном ларьке…
Глаза Тани заблестели в неровном свете свечи.
- Успокойся, - я дружески потрепал ее по плечу. – Уже ничего не изменишь.
- Я знаю, но все равно обидно. Убила б эту сволочь. Светка-падла уже адвоката ищет.
- А тебе она зачем звонила?
- Хочет, чтоб я отказалась от свидетельских показаний.
- Да, Таня… в этом мире все дерьмо, окромя мочи!
- Точно!.. – Таня задумчиво поковыряла застывшие на обнаженной ноге вакханки капли воска и потянулась к бутылке. - Что ж мне так не везет в жизни?!…
- Прими мои искренние соболезнования. Я понимаю, как тебе тяжело сейчас, но это пройдет, обязательно пройдет!
- Не пройдет. Я знаю… Это давно началось… Мне десять лет было, когда мамка отравилась. Она пила много, неделями могла пить. Отец захотел отучить ее от водки. Взял и подсунул ей вместо спирта бутылку с ацетоном. Мамка сначала не поняла, что случилось, ей плохо стало, все наружу полезло. Она неделю кишками рыгала, пока не умерла, а отец все ходил вокруг да приговаривал: «Будешь знать, как пить! Это тебе урок на будущее». Я совсем ссыкуха была, вон как Надька, ничего еще не понимала. А отец прямо взбесился - бегает, кричит: «убери эту блевотину - видеть ее не могу!». Ну я и убирала, а как гляну на кровавые комки, так самой тошно…
Роль носового платка мне приходилось исполнять не впервые. Это всегда происходило в похожей обстановке: при свечах, с вином, сигаретами и слезами, после нескольких месяцев тесных отношений. Но разрывающим душу откровениям обычно предшествовало два-три акта постельного балета. К окончанию исповеди я всегда проникался неподдельной жалостью и состраданием, а на следующий день уходил навсегда, неся в сердце печаль о еще одной несправедливо обиженной девушке. Долго терзать израненную жизнью девушку несбыточными мечтами о счастливом браке я считал не этичным. Тут был другой случай. Я не привлекал Таню как жених, и еще меньше как половой партнер. Освещенная колеблющимся пламенем свечи и в этом новом свете абсолютно не знакомая мне Таня нуждалась в дружеской помощи и поддержке.
Я нашел ее ладонь и сжал в своих руках:
- Я тебя отлично понимаю, сам когда-то пережил нечто подобное. У меня в детстве был друг. Мы вместе выросли, вместе облазили все мусорники и заводы в округе, вместе воровали фанеру с пилорамы, яблоки и всякое такое. Вместе убегали и вместе попадались. Вместе ездили по ночам за город на черный рынок радиодеталей. Он делал мне цветомузыку. Вместе учились прогуливать уроки и пить пиво, и много чего еще… Его убили 10-ть лет назад из-за 12-ти рублей и тайваньских часов с семью мелодиями, когда он был в командировке. Даже не убили - проломили череп и оставили умирать на снегу. Дело зимой было, перед Новым Годом. Он на три дня поехал, даже попрощаться не зашел, думал - скоро вернется. Его два месяца искали, пока снег не сошел, а когда нашли, он уже разлагаться начал. Так в закрытом гробу и похоронили. Он мне до сих пор снится, никак не могу поверить, что его нет… Давай выпьем за него… и за твою мать…
Я разлил остатки коньяка по рюмкам и быстро осушил свою. Усталость и сон навалились на меня и недозволенным приемом начали клонить голову к столу, веки налились коньяком, свеча потеряла четкость очертаний и раздвоилась. Но я не сдался. Подперев лоб левой рукой, я закрыл ладонью левый глаз, а мизинцем держал веко правого, изо всех сил стараясь не уснуть.
- Знаешь, я даже повеситься хотела. И тут не повезло, - Таня смахнула средним пальцем слезу и невесело улыбнулась. - Веревка оборвалась.
- Из-за чего?
- Было из-за чего…
Отравившаяся мать и убитый муж оказались цветочками на могиле ее загубленной души. Копнув глубже и с отвращением перебирая самые низменные страсти, Таня рассказала мне о том, как в 13 лет ее изнасиловал какой-то рыбак, заткнув ей рот вонючей сумкой с рыбьими потрохами, когда она убежала из лагеря и слонялась по берегу реки в поисках приключений, рыбака так и не нашли, а подружки с тех пор дразнили ее ****ью; как в интернате из-за нее дрались пацаны, жестоко, до потери сознания, и она доставалась избитому до крови победителю, а ее любимый Юрка четыре раза лежал в больнице с поломанными ребрами и отбитыми внутренностями; как следователь обещал продвинуть дело, если Таня ему отдастся, и нагло лапал при даче показаний, а она сидела немая от горя и не понимала, что происходит; как, оставшись без мужа, без денег, без цели в жизни, она пошла искать работу, но все пути к работе пролегали через постель…
Чем больше я слушал мрачную историю ее жизни, тем отчетливее понимал, что Таня - этот с виду сладкий кусок пирога - не по моим гнилым зубам. Уж очень твердой коркой должно было покрыться ее сердце за эти годы, чтобы достучаться до него надо быть как минимум Морошкой.
- Я когда в клуб попала…
- Не надо о клубе. Не хочу больше слушать, не могу! Ведь это же… не знаю… прости меня, Таня! Я не знал… я был последним козлом! Господи, какой же я баран…
- Овца.
- Нет, я не овца! Слышишь, не овца!!! – я схватил ее за плечи и тряхнул так, что халат распахнулся. - Я люблю тебя, Таня! Что хочешь для тебя сделаю!
- Что ты можешь?! - Таня опустила голову, на обнажившейся груди заблестела бусинка слезы, потом еще одна.
- Таня!.. - я убрал руки с ее плеч и уставился на блики свечи, прыгающие со слезы на слезу. - Таня! Я больше не могу…
Закрывая от вожделения глаза, я уронил голову на Танину грудь и зашептал слова любви.
Таня не оттолкнула меня! Обхватив мою шею мертвой хваткой, она горячо задышала мне в затылок. Я схватил Таню за груди, оказавшиеся на удивление твердыми и холодными, и стал их массировать до боли в носу.
- Денис! Возьми меня, я больше не могу! - зашептала Таня.
- Сейчас, Таня! Сейчас!…
Долгожданный миг победы приближался, но я, вконец измученный затяжной позиционной войной, потерявший в последнем бою лучшие силы и где-то даже здоровье, никак не мог поверить в удачу. Затаив дыхание, я наслаждался осознанием победы и пытался растянуть этот краткий миг счастья на всю оставшуюся жизнь. Томящаяся от неудовлетворенного вожделения Таня еще крепче сжала мою шею.
- Сейчас!.. Сейчас…, - я опустил руку и, нащупав клитор, начал нежно его поглаживать. Неожиданно указательный палец провалился в просторное лоно и прямо-таки утонул в густом киселе, сочившемся из ее трепещущего от нетерпения тела. Теплая, липкая волна захлестнула мою ладонь.
- Гха-а-а! Таня-я!…, - я вытащил палец и лизнул тягучий нектар. Таких сладких женщин у меня еще не было.
- А-ах!!! Ну же – Денис! - заскрежетала зубами Таня, обжигая дыханием макушку.
- Сейчас… сейчас!…, - я потянулся языком к ее лилейной шейке и судорожно вдохнул воздух. Вместо тонкого аромата женского пота, смешанного с дезодорантом, мне шибануло в нос застарелым дымом, я чихнул и проснулся… |